ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ КОРОЛЕВЫ

Елене

Погляжу направо и налево:
полон Лондон светлыми людьми.
Нынче день рожденья Королевы,
торжество почтенья и любви!
Королевских всадников отряды
осыпает звездная пыльца.
Звук фанфар в честь древнего обряда
взмыл у Букингемского дворца.
День цветами яркими зарделся,
восклицанья радости – в ушах.
В пышных шапках рослые гвардейцы
церемониальный держат шаг.
Слезы поклоненья и восторга
бурно вызывает у людей
в драгоценной упряжи шестерка
стройных белоснежных лошадей.
Предо мной – сама Елизавета,
и толпе столикой городской
из окна торжественной кареты
машет величавою рукой.
Совершилось сердца упованье,
звонкий праздник – словно дар судьбе.
Но среди мирского ликованья
мучит ностальгия по тебе.
В плен надменной Темзою не пойман,
вглядываюсь вдаль из-под руки:
как ты там, дитя Строгинской поймы,
поживаешь у Москва-реки?..
В мире, и прекрасном, и убогом,
ты в упреках горестных права.
Стыдно мне перед тобой и Богом
за немилосердные слова.
Стыдно за жестокие обиды,
за позор предательских минут.
Англосаксы, кельты и друиды
не простят меня и не поймут.
Я в своих молитвах покаянных
чувствам оправданья не ищу,
и ошибок, злых и окаянных,
сам себе вовеки не прощу.
О, твое величество Елена,
все тебе – и жизнь моя, и стих.
Ты – моя родная Королева,
я из верноподданных твоих.
Все победы наши и уроны
теплятся на кончике пера.
Я – придворный бард твоей короны,
дворянин строгинского двора.

ГАЛЕРЕЯ ШЕПОТОВ

Озарено небесным опытом,
на душу Божье слово пало.
Сквозную Галерею Шепотов
таит собор Святого Павла.
Храня эффект почти мистический,
под купол спрятала наука,
как смутный фокус акустический,
незримый усилитель звука.
Я имя, с сердцем неразлучное,
произнесу тепло и глухо.
И речь мою, почти беззвучную,
далекое услышит ухо.
Многострадальный голос истово
вложу в тишайший амфибрахий,
и бренный мир расслышит исповедь
о грешнике и вертопрахе.
Без панибратства или ропота
я к Богу, обращусь, как к брату.
И боль, озвученная шепотом,
тотчас дойдет до адресата.
Пусть кличем, перепонки режущим,
на Темзе раскачало лодку,
есть чувства, для которых незачем
орать, надсаживая глотку.
О, патетические хлопоты
витий и крикунов вальяжных.
Мне хватит сдержанного шепота
для слов, единственных и важных.
Для покаяния духовного,
для вещей рифмы вдохновенной,
для объяснения любовного
и для молитвы сокровенной.

МОНОЛОГ ПРИНЦЕССЫ ДИАНЫ

О, тайны Букингемского дворца,
мятущегося духа заточенье.
Не скрыть невозмутимостью лица
жестокие обиды и мученья.
Да, я – Диана Спенсер, Леди Ди,
невольница блаженного дурмана,
не знала, что мерцает впереди
сквозь марево британского тумана.
Тщеславие сиятельных мужей
бодрила королевская корона.
О, сколько подхалимов и ханжей
угодливо кружилось возле трона.
Вся жизнь моя расписана была
регламентом традиции исконной:
бездушные фуршеты у стола,
формальный гольф, тоска прогулки конной…
Презрев нутром великосветский быт,
я отрицала чопорное барство.
С проказой билась, усмиряла СПИД,
обуздывала минное коварство.
Все было в прошлом: пышная фата
и шлейф в руках восторженного пажа,
и свадебного бала маета,
и звездное убранство экипажа.
Душа искала радости земной,
но, пряча прегрешенья и кощунства,
семья была притворно-показной,
без прочного и искреннего чувства.
Я все ждала хороших перемен,
два сына незаметно возмужали.
Но Чарльз не отказался от измен,
и вкралась ложь в дворянские скрижали.
Вестминстер, и Виндзор, и Альберт-холл
с престижем нашим были неразлучны.
Но, вековой нарушив протокол,
порой тайком я плакала беззвучно.
О, мир придворных вкрадчивых интриг,
спесивые ужимки политеса.
Изведав тяжесть золотых вериг,
я не тряслась над титулом принцессы.
Свой крест надсадный я несла не зря,
но быть хотелось ветреной и слабой –
быть Женщиной, а проще говоря,
простой нетитулованною бабой.
Я отдалилась прочь от склок и бед,
и моим другом, нежным и красивым,
стал мусульманин Доди аль Файед,
что было для двора невыносимо.
…Скрип тормозов – мистическая тьма.
В Париже, на удачу папарацци,
мотор Судьбы, нырнув в тоннель Альма,
влетел в опору с номером тринадцать.
Теплинку счастья унесло в груди
мое, уже бестрепетное тело.
А я, Диана Спенсер, Леди Ди,
всего лишь быть любимою хотела…

«МОСТ ВАТЕРЛОО»

Без королевского бомонда
и шика знатных англичан,
нахохленный и хмурый Лондон
я в тесном клубе повстречал.
Он в украинском городишке
таинственно явился мне,
послевоенному мальчишке,
на белоснежной простыне.
Мне фильм рассказывал о тайнах
Британии суровых лет.
И грудь пьянил сентиментальный,
душещипательный сюжет.
Под стрекот хиленькой киношки
я верил действию всерьез.
Мои глаза не понарошку
во мгле туманились от слез.
Над Лондоном – сирен охрипших
тревожный и надсадный вой.
И скорбный список о погибших,
что стал ошибкой роковой.
Двух судеб встреча и разлука,
и страсть, что не уберегли…
Сжимала сердце терпкой мукой
пленительная Вивьен Ли.
О, я влюбился нешутейно!..
Казалось, на экране – я,
а не красавец Роберт Тейлор
жил, чувства смутные тая.
Мерцали чуткие ресницы
и взгляд, охваченный бедой.
И мне хотелось объясниться,
но с женщиной, а не звездой.
Чудной берет, улыбка, слово…
Я, мучась от душевных ран,
на мост манящий Ватерлоо
летел на встречу сквозь туман.
Даря в столетиях влюбленным
восторг и боль, он был не прост,
меня связавший с Альбионом,
трагический и гордый мост.
А чувством, дымчатым и странным,
я и поныне дорожу
и с нежным призраком экранным
в снах упоительно кружу,
как в клубе том, на Украине,
еще никто, еще ничей,
я плыл, танцуя с героиней
вальс угасающих свечей.

КАЛЕНДАРЬ ДРУИДОВ

Тревога.
Безбожному веку смятенья не выдам.
Дорога.
Уводят видения к вещим друидам.
В пространстве
с провидцами мудрыми и колдунами
я в трансе
взмываю над вереском и валунами.
То дельты,
то устья потоков, знобящих и древних.
Как кельты,
хочу поклоняться ручьям и деревьям.
Британия.
Маг исполняет мистический танец.
Братания
я не предвижу с вершителем таинств.
Особые
телодвиженья и хищные жесты.
Способны
жрецы принести божествам меня в жертву.
Но вижу
в обрядах – предвестья чудес сокровенных.
Мне ближе
их чувственный разум – умов современных.
Я смело
готов водрузить над мирскою тщетою
омелу –
таинственных предков растенье святое.
Плечами
и грудью приникнув к целительным травам,
печали
учусь исцелять и залечивать травмы.
Поэты
не знали тогда ни пера, ни бумаги.
По ветру
прозренья рассеяли зоркие маги.
Руками
в веках круговой возводили алтарь.
И в камне
сокрыт человечьих страстей календарь.
Обиды
и страхи земные – для мифов и хроник.
Друиды!
Мы – братья! Я – варвар и солнцепоклонник!